Римлянин

 

 

15 августа 454 года, Трир

 

 

   К востоку от тех мест, где Хильдерика Длинноволосого вот уже год назад выбрали королем франков, всего в  четырех сотнях миль, располагался город, называемый в народе Северным Римом – оплот римской империи в Галии – город Августа Треверорум

Есть слово, которое одно вполне могло бы отразить всю суть Трира: великолепие. Раскинувшийся на земле Галлии, этот огромный город сверкал белизной своих колонн и позолотой скульптур.

  Странники, торговцы, посыльные входили и выходили из города через легендарные Чёрные Ворота. Возвышающиеся на много метров в высоту, словно божество – над жалкими головами смертных, они выполняли функцию последнего из четырех укреплений защитного кольца города. Фасад, разделенный полуколоннами, выглядел столь монументально и величественно, что любой  варвар невольно проникся бы самым искренним восхищением.

    Организм – как можно было бы назвать Римскую Галлию – постепенно умирал; по очереди выходили из строя его важнейшие органы. Но сердце ещё билось, разгоняя по артериям кровь – и оно находилось здесь. Шумели на площадях торговцы, в Трирском Соборе

   В здании терм, построенном специально для императоров, в огромной купальне, отдыхал наместник римского владыки  Валентиниана III, военачальник Эгидий.

 Этот человек воистину наслаждался своим пребыванием на земле – он всегда стремился взять от жизни  всё, что только она могла ему предложить – богатство, власть, роскошь, общество красивых женщин. Сейчас, когда военачальник отдыхал в купальне в обществе своей обворожительной кузины Клавдии, по телу его разливалась сладкая нега, и ручейки мурашек как будто собирались в целые озера где-то у основания шеи. Над ровной водяной гладью легкой поволокой струился пар.  Негромкие, мелодичные всплески, иногда нарушающие тишину, ласкали слух, заставляя забыть обо всех заботах.  Мягкие руки кузины Клавдии массировали военачальнику спину, и довольная улыбка расцветала на его тонких губах – волны теплого наслаждения смывали прочь все невеселые мысли, все то грязное и тяжелое, что оседало на душе Эгидия за то время, пока он занимался исполнением своих прямых служебных обязанностей.

    Но все это было привычно для римского военачальника.  Он привык к бесконечным заботам и необходимости постоянно быть на чеку настолько же, насколько привык к комфорту, роскоши и удовольствию. Последние три составляющие ценились Эгидием более всего остального, и если бы ему пришлось чем-то жертвовать, он мог бы поступиться чем угодно, но только не этим. Военачальник не понаслышке знал,  что такое тяготы походной жизни и всегда принимал их как должное – но, однако же – временное неудобство.  Этот человек видел жизнь во многих её проявлениях,  и чем больше он изучал эту изменчивую и непостоянную прелестницу, тем более входил во вкус; он продал бы свою душу дьяволу за право обладать бессмертием и никогда не расставаться с той единственной, которую он по-настоящему любил – с жизнью. Что касается женского общества – то оно было для Эгидия так же важно, как наличие мягкой постели, удобного кресла, письменного стола или же хорошо приготовленного блюда, вовремя поданного к обеду. Не больше и не меньше. Военачальник прекрасно знал самого себя, никогда не путался в собственных чувствах или мыслях и четко осознавал, чего он хочет. Так же четко Эгидий  понимал и то, что окружающим совершенно необязательно знать его насколько же хорошо, насколько он сам знает себя. Он совершено не нуждался в том, чтобы кто-то разделял его мнение, сопереживал ему – такая эмоциональная близость не представляла для него никакой ценности. Однако, у Эгидия хватало ума на то, чтобы не слишком явно обнаруживать это. Особенно перед женщиной, которая была с ним сейчас.

  Эгидий никогда не противился женским чарам и не боялся их – разумеется, потому что брал от общества прелестниц чувственные наслаждения, а все остальное отметал в сторону, как не нужное. Женщина исполняла рядом с ним роль, сходную с ролью  золотой броши на застежке плаща - военачальник особенно ценил внешние качества. Ничто  не раздражало его в женщинах  – потому что сложно, даже невозможно было затронуть  холодное, покрытое инеем сердце. А потому представительницы слабого пола в полной мере могли выказывать в его обществе свой характер в самых разнообразных его проявлениях.

Клавдия пользовалась этой привилегией – но что бы она не показала военачальнику, ничто не вызывало у него ощущений, даже отдаленно напоминающих раздражение или неприязнь, и даже наоборот – можно было сказать что Клавдия нравилась ему чуть больше, чем его любимая гнедая. Нрав этой женщины и её характерные реакции, жесты – иногда умиляли военачальника, и как бы Эгидий к ней не относился, он с большой неохотой согласился бы променять кузину на другую, пусть даже более яркую и видную женщину. Но если такая особа  и существовала – то где-нибудь за пределами Трира, ибо Клавдия была по настоящему красива, по крайней мере, она полностью отвечала всем вкусам и чаяниям римского военачальника. И сейчас Эгидий был рад тому, что именно она находится с ним в купальне и именно её руки прикасаются к его обнаженному телу.

- Мммм… - довольно протянул Эгидий, когда подушечки пальцев Клавдии коснулись кожи за ухом – Ты волшебница.

- Люблю, когда ты так меня называешь – отозвалась зеленоглазая красавица, нежно улыбаясь затылку военачальника и про себя желая, чтобы мужчина обернулся к ней лицом.

- Ты это заслужила – отозвался Эгидий, закрывая глаза – В твоём обществе я чувствую себя иначе, нежели обычно.

Военачальник мог бы подтвердить сказанное только что даже перед самим собой – в обществе Клавдии он действительно ощущал нечто настолько мимолетно-странное, что невольно начинал прислушиваться к тому, что ещё осталось в глубине его души от способности чувствовать. Но ощущение было настолько слабым, и уловить его было так тяжело, что не стоило даже и пытаться. Но присутствие этого было приятно:  словно легкое облако окутывало военачальника. Эгидий точно знал, что ранее этого не было. Он точно помнил тот момент, когда ЭТО вдруг появилось – оно окутывало военачальника снаружи, словно пыталось пробраться глубже. Но – безуспешно. Эгидий почти не ощущал собственного тела – то ли дело было в особенной температуре воды, то ли в прикосновениях Клавдии,  но вновь показалось военачальнику, что неуловимая субстанция окутывает его, унося куда-то прочь от земли. Время в такие моменты останавливалось. И неизвестно, сколько еще десятков минут Эгидий пробыл бы здесь, если бы слух его не встревожил гулкий звук чьих-то шагов по ту сторону двери. Эгидий почувствовал, как напряглись пальцы Клавдии, сжимающие его плечи, как замерла, прислушиваясь, его женщина, но сам он не ощутил никакой досады от того, что их уединение кто-то собирается нарушить.

  В отличие от Клавдии, военачальник ничуть не смутилcя появлением в купальне его подчиненного - Мариуса Антония.

  Этот молодой человек выполнял функцию поверенного и посыльного в одном лице. В то же время Антоний был, что называется, «глаза и уши» римского военачальника.

  Невысокий, тонкий в кости, Антоний чем-то напоминал сложением Греко-римские античные статуи Диониса или Аполлона. Темно-русые волосы молодого человека были коротко острижены,  мягкость черт придала бы его лицу ангельски - беззаботное выражение, если бы не глубоко посаженные, серые почти цвета стали, глаза. Их выражение лишний раз заставляло задуматься о том, как обманчива бывает внешность.  Окинув присутствующих быстрым взглядом, Антоний приблизился к бассейну и, вытянувшись, словно струна, произнес:

-Срочное донесение военачальнику.

Клавдия не успела даже моргнуть, как Антоний уже протягивал Эгидию запечатанный конверт. Молодая женщина отчего-то боялась этого римлянина с холодными глазами – и вот, Эгидий, за которого она буквально спряталась, как будто совершенно забыл о ней. Как ни в чем ни бывало, словно действие происходит в его кабинете, он приблизился к краю бассейна и принял из рук Антония конверт. Клавдия буквально ощутила, как на нее вывернули бадью холодной воды, когда Мариус Антоний вдруг окатил её с ног до головы своим прохладным взглядом, таким внимательным, что казалось, он пронизывал  её обнаженное тело до костей. В красивых миндалевидных глазах женщины на мгновение промелькнул смешанный с возмущением испуг. Несколько секунд она стояла, недвижима, позволяя Антонию изучать себя.

     Капли воды переливались в тугих кольцах крупных каштановых кудрей. Длинные пряди волос змейками струились по незащищенному от постороннего взгляда телу Клавдии, перекрещиваясь между собой и образуя множественные живописные переплетения. Но этого одеяния было явно недостаточно для того, чтобы сокрыться от поверенного Эгидия, тем более что он даже не посчитал нужным отвернуться, разглядывая женщину, словно статую древнегреческой богини. А военачальник погрузился в чтение письма, и брови его хмурились – в воздухе повисла холодная, неприятная тишина. Казалось, все покрылось инеем с появлением Антония. Клавдия почти ненавидела его в эту минуту, еще немного, и её ресницы увлажнились бы слезами.  Первым порывом было желание метнуться к бортику, схватить тунику и скрыться за ширмой гладкой пурпурной ткани.

  Вместо этого кузина Эгидия горделиво вздернула подбородок и воззрилась на Антония с нескрываемым вызовом в сверкающем возмущением взгляде. Мужчина, однако, и тут не обнаружил никакого замешательства, и экспрессивная выразительность Клавдии разбилась о непроницаемую стену его невозмутимого спокойствия. Одному богу было известно, о чем думал поверенный, но легкая насмешливая улыбка, скользнувшая по его губам, окончательно убедила молодую женщину в намерении Антония опустить её до уровня плебейской девки. В том, что насмешка адресована лично ей, Клавдия не сомневалась ни секунды.  Решив сыграть свою роль до конца, она  неторопливой поступью направилась к ступеням и, наконец, вышла из воды, горделивая, словно  Афродита, рожденная морской пеной.  Не удостаивая мужчин ни единым взглядом, Клавдия завернулась в полотенце и принялась выжимать волосы, почти физически ощущая на себя взгляд Антония. Наконец, поверенного отвлек голос военачальника.

- Давно тебе передали это?

- Три дня назад – в Бастони.

- Полотенце мне! – резко крикнул Эгидий и, буквально через несколько секунд, к бортику подбежала рабыня.

- Полагаю, нам удобнее будет говорить в кабинете – продолжал военачальник – Подожди меня за дверью.

 Без лишних жестов, не мешкая ни секунды, Антоний ответил Эгидию легким наклоном головы, развернулся и вышел в соседнюю залу.

«Наглец!»- тем временем думала Клавдия, кусая губы и быстро облачаясь в свой повседневный наряд. Лишь только удалился Антоний, необходимость в показном спокойствии отпала сама собой, и теперь молодая женщина не скрывала так искусно своих чувств – «Да что он о себе думает!»

- Наглец! – прошипела она уже вслух, выжимая из растрепавшихся кудрей влагу.

- Ты чем-то расстроена? – как бы между делом спросил Эгидий, не оборачиваясь к ней.

- О нет,  что ты – Клавдия издала короткий смешок, собирая свои длинные волосы в подобие прически и наскоро скрепляя мокрые пряди заколками. – Да разве же я могу!

Не собираясь продолжать разговор, разгневанная женщина быстро направилась к выходу из купальни, желая поскорее оказаться в своих покоях. Эгидий лишь пожал плечами – бурные эмоции его не пугали.

  Клавдия же, едва только она вышла за дверь, столкнулась плечом к плечу с Антонием. Собственная неловкость  еще более расстроила кузину Эгидия.

- Да пропустите же вы меня!- тихо произнесла молодая женщина, но голос её – это было заметно – звенел от слез, готовых навернуться на глаза.

- Я никого не задерживал – спокойно отозвался поверенный, отступая в сторону. Клавдия, уже  успевшая сделать несколько быстрых шагов, на мгновение остановилась.  Она глубоко и часто дышала, пытаясь справиться с подступающими слезами, и размышляла, что же теперь ей делать. Развернуться и наградить Антония пощечиной? Но за что? Ведь это не он, а главным образом Эгидий обращается с ней как с пустым местом. Не он, а Эгидий выставил её  чужому мужчине на обозрение! Разум подсказывал Клавдии, что самым уместным сейчас будет удалиться, не сказав ни слова и не роняя свое достоинство еще пуще – а все, что она сейчас думает, можно будет высказать потом Эгидию. Но чувства все же взяли верх над разумом.

- О, вы можете быть довольны собой! – произнесла она, сжала левую руку в кулак и, усмехнувшись, буквально «сорвалась» с места, быстро уходя.  Она не понимала, от чего Мариус Антоний не пропускает ни единой возможности уколоть её?  Неужели ревнует к ней своего военачальника? Какой вздор! Но тогда что же?

Клавдия настолько увлеклась собственными мыслями, что не услышала легкого звона, с которым приземлилась на холодный пол золотая заколка, выскользнувшая из небрежной, наспех сооруженной прически. Зато Антония всегда отличало свойство замечать все, что творится вокруг него. Бережно подняв с пола украшение, Мариус спрятал его под складками своей туники –  как раз во время: дверь купальни распахнулась, и на пороге появился Эгидий.

- Идем – бросил военачальник, и мужчины зашагали прочь, оглашая молчаливую залу звуком своих шагов.

     

    Кабинет  римского военачальника, великолепно, но, однако же, неброско обставленный, лишний раз убеждал посетителя в том, что вкусом Эгидий обладает отменным. Лепнина на потолке, мягкий ковер на полу, удобные сидения, широкий, письменный стол, небольшой книжный шкаф – здесь было ровно столько мебели, сколько нужно. У входа возвышался  мраморный бюст римского императора, ныне правящего Валентиниана. Весь кабинет, казалось, пропитался уравновешенным спокойствием своего хозяина и был просто создан для обсуждения здесь вопросов, касающихся политики.

  Ковер, украшенный растительными узорами, заглушал шаги вошедших мужчин. Эгидий только сейчас заметил, что подол плаща Антония весь в грязи – на бордовой ткани сплошь виднелись пятна и тёмные разводы.  Обувь поверенного тоже выглядела не лучшим образом, и Эгидий с недовольством представил, что станется с ковром после того, как Антоний пройдется по нему раз-другой. Поджав губы, военачальник подошел к письменному столу и знаком указал Антонию на свободное кресло.

- Сядь и расскажи мне всё, что знаешь.

- Как уже известно военачальнику из послания, Турне занят франками – произнес Антоний, опускаясь на указанное место– Послание было получено мной два дня назад, в Бастони.  Туда ещё днем раньше оно было доставлено с гонцом из самого Турне.

- Значит, примерно пять-шесть дней назад… - задумчиво протянул Эгидий

- Военачальник совершенно прав – отозвался поверенный – шесть дней назад мы потеряли Турне. Но это ещё не все.

- Что ещё?

- Камбре занят теми же франками восемь  дней  назад. Это мне передали на словах.

      Римский военачальник относился к людям, хорошо владеющим своими чувствами. Он был на редкость хладнокровен в сражениях и как-то раз, когда варварская секира со свистом прорезала рядом с его виском воздух, лицо его не дрогнуло; не дрогнуло оно и тогда, когда во время боя загорелся его белый с золотой окантовкой плащ. Сбросив его со своего плеча, Эгидий так же хладнокровно отдавал своим воинам четкие, ясные приказы.  Его не пугал страшный боевой клич германцев, от которого у солдат зачастую кровь стыла в жилах. Но сейчас, когда из уст Антония прозвучала эта новость, краска резко прилила – а затем схлынула с его лица, глаза у военачальника засверкали – и пальцы левой руки с силой сжались в кулак.

  Взять два города за три дня! Конечно, города эти находились недалеко друг от друга, но все же – Камбре, а особенно Турне были достаточно крупными центрами, чтобы можно было серьезно обеспокоиться их потерей.  Эгидий не знал, что за вождь стоял над франками, но человек этот был, без сомнения, деятельный. За семь дней он лишил Эгидия возможности собирать с населения, проживающего в этих городах и вокруг них, налоги и этим изрядно навредил римскому военачальнику.

- Известно ли что-нибудь об их вожде?- Эгидий в полной мере вернул себе самообладание, и голос его звучал так же прохладно и ровно, как в самом начале аудиенции.

-Ничего, военачальник - лаконично отвечал поверенный.

Эгидий достал из ящика свою огромную карту, разложил  её на широкой поверхности  стола и отметил два города, лежащие  на западе, синим цветом – цветом, который он выбрал для обозначения владений франков. Теперь, когда это племя подобралось так близко к Триру, оно представляло для Эгидия огромную опасность.  Военачальник в полной мере осознал ситуацию, в которой он оказался, и это осознание изрядно  щекотало ему нервы.

- Насколько я могу судить, состояние наше не самое лучшее – Антоний позволил себе подать голос первым.

- Тяжёлое, крайне тяжёлое – резко отозвался Эгидий, вглядываясь в обозначения на карте. Последние изменения, произошедшие с провинциями, буквально кричали о том, что ситуация становится критической. Вторая Бельгийская  была  фактически потеряна – там обосновались франки. От захваченного ими Турне резиденцию Эгидия отделяло всего каких-то три- четыре дня пути. Не лучше обстояло дело и с другими провинциями.  На севере  сиагры и алеманы изматывали бесконечными вторжениями первую Аквитанскую, удержать которую  сейчас входило в непосредственную задачу Эгидия. С юга  провинции угрожали вест-готы, с востока - бургунды. Император  Валентиниан требовал от Эгидия невозможного – установления порядка в Аквитании и, в перспективе, во всей Галлии.  При этом  Эгидий был сильно ограничен в средствах, которыми он мог располагать, добиваясь своей цели. Стоило смотреть правде в глаза – император не давал своему наместнику в Галии достаточной поддержки, власть его была ничтожна. Пусть даже он был бы умен и деятелен как Гай Юлий Цезарь, но даже такой правитель уже не в состоянии спасти Империю.  Валентиниан же ни в коей мере не пытался как то повлиять на ход событий и замедлить процесс разложения Империи. Эгидий прекрасно знал и видел, что наиважнейшие посты в государственной системе занимают варвары. Состоящий на службе у императора галл Рицимер

 

    Самым весомым аргументом в борьбе с варварскими вождями была даже не армия, которая сейчас находилась в Аквитании, а  мешок, набитый золотом; но этим аргументом военачальник тоже не владел.  Эгидий видел, что префекты, бывшие у него в подчинении, один за другим продавались бургундам в обмен на земельные наделы и объявляли, что отныне они больше не признают власти Императора над собой. Они предпочли варваров Галлии властителю Рима.

    Эгидий в который раз внимательно вглядывался в карту, как будто пытаясь разглядеть на ней что-то доселе не виданное. Но рисунок не менялся, и все оставалось по старому:   Аквитания  со всех сторон окружена варварами – на юге готы, на северо-востоке  бургунды и алеманы. На севере сиагры. Еще севернее объявились франки, которые сейчас теснили сиагров на юг, угрожая  им со стороны Ланса.  А  Трир, в котором находился Эгидий,  лежал  немногим восточнее  города  Немотоценна, которым еще месяц назад овладели франки. Выбить их оттуда не удалось, так как почти все оставшиеся у Эгидия войска были брошены на защиту Первой Аквитанской провинции – там они находились и по сей день. Теперь, с потерей Турне и Камбре, соседство с франками стало намного более близким а, следовательно, более опасным, чем ранее. Ситуация, под каким углом ни посмотреть, была критическая. Трир лежал  слишком близко к франкским владениям и если Эгидий покинет свою резиденцию, со стороны императора возникнет слишком много вопросов.

  Военачальник вздохнул и отошел в сторону. Сейчас в Трире спокойно, но если срочно не найти решения, можно потерять в конце концов и эту провинцию, лишиться должности военачальника, и еще неизвестно, что сделают с Эгидием, когда он вернется в Рим. Однако, он не боялся возможного гнева Императора, единственное, что пугало его по настоящему – перспектива  потерять влияние, которое он сейчас имел. Потерять должность и возможность решать сложные политические задачи. Если франки захватят вторую Бельгийскую провинцию с центром в Трире целиком, можно будет считать, что всё это случилось. И откуда только взялись эти франки? Все они приходят с севера. Оттуда, где темно, холодно и нет даже намёка на культуру. Военачальник даже сосчитать не мог все эти бесчисленные племена, называемые германцами. С ними нужно было как то договариваться, платить им, сдерживать, парализуя их деятельность.

     

Эгидий не застал того времени, когда можно было со спокойной душой покинуть город и быть уверенным, что никакие вражеские отряды не застанут тебя врасплох.  Теперь же дороги близ  Трира сбились,  деревни, находящиеся в округе, постоянно подвергались нападениям; климатические условия тоже не радовали. Вечно серое небо, резкие холодные ветра, дожди и выпадающий зимой снег. Плотная масса облаков повисла над Триром и его окрестностями, и ни один солнечный луч не мог пробиться сквозь эту стену. Создавалось ощущение тягостного мрака, обволакивающего пространство.  Эта серость и тусклость в последнее время действовали на Эгидия угнетающе; или, может, дело было вовсе не в погодных условиях, а в том, что варвары окружают последние остатки  римских провинций плотным кольцом?

Трир был оторван от тех мест, в которых ещё удавалось сохранить подобие контроля.  Военачальник не понимал, на что надеется Император и почему на стремительно захватываемых варварами территориях еще находятся римские войска, которые, по его мнению,  давно уже нужно было увести. Пусть варвары управляют собой сами, почему он должен находиться на этих враждебных территориях и что-то здесь в одиночку изображать?  Если Валентиниан хоть немного думает о спасении империи, нужно бросить Галлию и заняться в первую очередь столицей. С горечью осознавал римский военачальник, что император  не обладает ни умом, ни решительным характером и что нет у него ни реальной власти, ни влияния.

  Как бы то ни было, навести  порядок в Галлии в одиночку, имея в своем распоряжении только громкий титул военачальника было невозможно. Эгидию нужны были деньги и связи – и если с первым были проблемы, то второе можно было легко наладить.

   Что ж, так даже интереснее. Кто знает, что может выйти из всей этой ситуации. В любом случае, римский военачальник не так глуп, чтобы позволить себе пропасть. Ум у этого человека был живой и подвижный; Эгидий уже давно находился в Галлии и неоднократно принужден был находить для себя выход из крайне щекотливых и опасных ситуаций. Он научился изворачиваться так ловко, что ему удавалось не только отвести от себя беду, но и извлечь конкретную – чаще всего материальную – выгоду. И сейчас Эгидий усиленно искал для себя выход из сложившейся ситуации. Решение пришло к римскому военачальнику мгновенно.

   Причина опасаться франков была не только у Эгидия, но и у племени сиагров, занимавших сейчас Париж, Реймс и Амьен. Амьен находился примерно на таком же расстоянии от Турне, что и Трир. И сейчас все зависело от того, в какую сторону намерены двигаться франки – на юг к Амьену или на восток, к Триру.  Даже день промедления мог бы сыграть роковую роль.

- Нужно отправить к вождю франков гонца – произнес Эгидий – Мне нужен человек, который поедет в Турне и проведет от моего имени переговоры. Человек, который, вернувшись, расскажет мне об их вожде, сообщит о численности войск. Мы мало сталкивались с этим народом и мало знаем о нём. Это нужно исправить.

- Твоя мысль понятна, военачальник – отозвался  Мариус Антоний - Но ты сам знаешь, что кто бы ни были эти люди, они варвары в самом прямом смысле этого слова. Чтобы уйти от них невредимым, нужно отвлечь их внимание богатыми дарами или же – выгодным предложением.

  Эгидий предпочел бы откупиться от варваров, нежели связывать себя какими то договоренностями  с ними. Впрочем, если они представляют меньшую опасность, чем он предполагает, можно будет забрать свои предложения назад.

Но, как уже было замечено выше, Эгидий был ограничен в средствах. Денег хватило только на то, чтобы подкупить алеманов, которые сейчас вели войну с бургундами, оставив Эгидия в покое.  А Император требовал своевременной выплаты податей и налогов. Прошла пора строительства дорог и возведения городов. Теперь угасающий Рим как будто старался забрать у галлов назад все, ранее вложенное в развитие их территорий.

- Ты прав - благосклонно ответил Эгидий своему поверенному – Купить их золотыми слитками мы не сможем. А вот выгодным для обеих сторон военным соглашением – может быть. Остается только узнать, согласятся они на такое предложение или нет. Мне нужен человек, который выяснит это.

Уголки губ Антония дрогнули – но он сдержал улыбку.

- Считай, что такой человек у тебя есть. Я отправлюсь к франкам и уверен – сумею выполнить твоё желание лучше, чем кто-либо другой. Я поскачу туда так быстро, что уже через три дня буду в Турне.

 Эгидию вновь стало не по себе от этого «через три дня». Антоний лишний раз напомнил военачальнику о слишком близком соседстве с франками.

- Ты должен быть очень осторожен - Эгидию было бы жаль потерять своего поверенного.  Он ценил окружающих его людей исключительно как боевые единицы  - личной привязанности к Антонию он не испытывал, но поверенный был ловок, умён и приказы Эгидия исполнял со всей ответственностью.  При всем желании Эгидий не смог бы выбрать человека, подходящего для столь важного поручения более, чем Антоний.

- Положись на меня и жди вестей. Я выеду сегодня же ночью.

Эгидий кивнул в ответ на эти слова.

- Ступай – лаконично изрёк он и знаком показал поверенному, что тот свободен и может идти.

- Военачальник простит мне лишний вопрос?

-Спрашивай.

- Что именно я могу предложить вождю варваров от твоего имени, если он заинтересуется союзом с нами?

  Эгидий удивленно воззрился на юношу. Ему казалось, он уже сказал все, что было нужно.

- Первым делом выясни у варвара, чего он хочет.  Скажи, мы можем оказать содействие в борьбе с сиаграми. Ведь теперь они – его ближайшие соседи после нас. Скажи, мы готовы оказывать ему помощь в его военных кампаниях в обмен на его участие в войне  с саксами и алеманами, если они вздумают нападать. Поможем на западе, если он согласится не идти на восток. В конце концов, скажи – римский Император в моем лице предлагает ему союз.

- Я понял тебя. Позволь мне в заключение испросить письменное послание к королю варваров. Вряд ли кто-то из них умеет читать, но письмо будет лишним подтверждением того, что я прислан к ним римским военачальником.

- Ты получишь то, что просишь. Я передам тебе письмо перед самым твоим отъездом. А сейчас ступай.

 Антоний кивнул в знак того, что слова Эгидия ему понятны, и вопросов больше нет.

 

  Оставшись один, Эгидий прошелся по кабинету, вновь остановился у стола, взглянул на карту, и его тонкие губы сложились в коварную улыбку.

«Попробуем найти способ сожительства с варварами» - подумал Эгидий – «Если ты, император, больше не помогаешь, а только просишь»