In Vino Veritas

9  августа 454 года, Турне

 

     Турне лежал примерно на  двести миль западнее Трира и мало в чём уступал Северному Риму. Этот город, конечно,  не являлся столь же лакомым куском в плане величины  площади и красоты построек, но для франков – а особенно для их короля Хильдерика, Турне уже давно был вожделенной целю. Будучи от природы деятельным, молодой вождь в полной мере проявил  свою энергичность после того, как его избрали конунгом. Укрепившись на ранее захваченных территориях, Хильдерик перезимовал с войском в Лансе, а затем двинулся дальше на восток.  Поначалу франки грабили сельское население, укрепляясь в деревнях, численность их пополнялась вступающими в дружину галлами. Хильдерик принимал в ряды своего войска всех мужчин, способных носить оружие – новичков обучали военному делу, они получали право на свою часть добычи в случае удачного исхода каждого из сражений. Медленно, но верно Хильдерик подбирался к Турне, выжидая благоприятный момент, и когда он настал, франки захватили сначала Камбре, а затем, не останавливаясь и не давая врагу опомниться, подошли  к Турне. В распоряжении Хильдерика была дружина численностью в пять тысяч человек – этого оказалось более чем достаточно для  проведения успешной военной кампании.

Франкам удалось подойти к городу, оставшись при этом незамеченными – в этом им помогли густые леса, со всех сторон окружающие поселение.  С первыми лучами солнца, лишь только забрезжил первый свет, сражение началось.

    Первый отряд, отправленный Хильдериком к стенам города, не был многочисленным  и насчитывал всего  двести воинов.  Франки  подошли к деревянным воротам вплотную и спросили стоявших сразу за ними привратников, как называется поселение. Получив ответ, они пустили через щели в воротах несколько стрел и тут же повернули обратно.

Галлы снарядили за нарушителями спокойствия погоню численностью в четыреста воинов, стремясь догнать франков и опрокинуть их, пока те недалеко ушли. Лишь только этот отряд отдалился от города на достаточное расстояние, Хильдерик со всем своим огромным войском обнаружил себя – и дружина бросилась галлам наперерез, лишая их возможности вернуться за городские стены. Весь отряд в итоге был перебит – и после этого франки волной обрушились на Турне. Этот город достался Хильдерику не так легко, как маленький, окруженный ненадежными крепостными стенами Ланс.  Турне сопротивлялся захватчикам со всей силой и энергией, на которую только были способны его защитники. Но это не испугало франков, а напротив – распалило и разозлило их до крайности. Чем сильнее сопротивлялись галлы, тем с большей жестокостью атаковали захватчики, тем более упивались они пролитой кровью, и тем сильнее крепла уверенность Хильдерика в том, что он добьется своего, а защитники дорого поплатятся за неповиновение. Довольно скоро ворота города были сломаны – и франки ворвались в город.

 

          Молодой вождь несся впереди всех – сильные ноги лошади несли его вперед, и ему казалось, что он летит, возвышаясь над всеми остальными воинами – быстрый как стрела и неуязвимый, как сам Один. Он снова чувствовал запах крови, его меч то и дело обрушивался на чьи-то спины, шеи, головы, его лошадь давила копытами тела оказавшихся на ее пути убитых и раненых. Он почувствовал лишь обжигающее тепло на левой ноге чуть выше колена, когда вражеская сталь рассекла – впрочем, не слишком сильно – его плоть. И никакой боли. Хильдерик только сильнее сдавил коленями бока своего коня, врезаясь в очередную группу пеших галлов. Его воины были повсюду – они дрались как волки, и не единожды падали сраженные дротиками конные защитники, оказывающиеся слишком близко к новоизбранному вождю. С него не спускали глаз, его охраняли. Хильдерик ощущал звериное желание убить как можно больше врагов – но он не терял ясного рассудка. Он угадывал, что собираются сейчас сделать приближающиеся противники, выставляя вперед щит секундой раньше, чем вражеская стрела срывалась с тетивы лука.   Земля была залита кровью – тут и там валялись полу истерзанные тела убитых гало-римлян и франков, некоторые раненные пытались подняться – кому-то это удавалось, а кого-то давили лошадиные копыта нападавших и обороняющихся. Мимо Хильдерика пронеслась лошадь без всадника – ноздри её раздувались, она летела вперед, не видя, куда бежит, а потом упала наземь с диким ржанием, сраженная случайной стрелой.

 

   Племянник Меровея вступил в побежденный город во главе распаленных войной франков, сеющих  вокруг смерть и разрушения. Сломив сопротивление, наполнив улицы Турне криками и стонами  раненых и умирающих, король варваров упивался своей победой, словно дикий зверь – пряным вкусом крови своих жертв. Должно быть, этот город уже не раз открывал свои ворота другим захватчикам и когда Хильдерик думал об этом, он ощущал нечто сродни острой, жгучей ревности.  Но теперь Турне будет принадлежать ему и только ему. Он отдаст его на разграбление своим воинам, и они будут чинить здесь насилие до тех пор, пока король не решит, что в достаточной степени отметил его своим присутствием. Он возведет здесь такие крепостные стены и построит такие ворота, что одолеть их будет непросто даже самым искусным противникам.

Женщины и дети жались к стенам домов, заламывали руки и рыдали, как будто это могло им чем-то помочь. Но мольбы о пощаде лишь раззадоривали обезумевших варваров, алчущих удовлетворения своей жажды крови, наживы и насилия. Когда последнее сопротивление было сломлено, франки хлынули в дома горожан, на улицы, в торговые лавки; распаленные боем, они желали сражаться дальше, колоть, рубить, резать; но мужчин, способных оказать сопротивление, почти не осталось. И тогда вся их неуёмная, разрушительная энергия обрушилась на женщин.

   Многие горожанки прятались от завоевателей в тени домов, в погребах, подвалах, но франки, словно по запаху, находили их. Не слушая криков, ухмыляясь в искаженные ужасом лица, мужчины стискивали в грубых, железных объятиях их мягкие тела – и город наполнился криками гало-римлянок.

   Хильдерик не ощущал ни малейшей жалости, и ничто не дрогнуло в нём, когда заплаканная, со спутавшимися светлыми волосами, худая женщина схватила его за полу плаща, умоляя  пощадить. Без сожаления и с жестокой ухмылкой наблюдал он, как один из его дружинников схватил её одной рукой за волосы, другой поперек туловища – и потащил добычу  к ближайшему дому, чтобы удовлетворить своё животное  желание прямо у серой каменной стены.

 

   Хильдерик не стал задерживаться на улицах города. Оставив своему доблестному войску право удовлетворять все желания,  какими бы кровожадными они ни были, король собрал вокруг себя малую дружину – человек сорок франков и, окинув горящим, торжествующим взглядом боле брани, ударил по бокам своего черного, взмыленного от бешеной скачи коня. Издав короткий боевой клич, Хильдерик поскакал к дворцу – и за ним, не отставая ни на шаг, тронулась его немногочисленная кровожадная свита. Некоторые из воинов везли с собой вырывающихся, рыдающих навзрыд женщин.

  Лишив несчастных жителей права обратиться к своей особе за помощью, Хильдерик не собирался, однако, и впредь оставаться глухим к их мольбам – народ должен чувствовать разницу между милостью и немилостью. Правителя должны бояться, должны трепетать перед ним – но должны и любить. Радоваться, когда он в хорошем расположении духа и бояться его гнева. Хильдерик чувствовал все это нутром, как будто кто-то когда-то вложил в его голову представления, которых он, в силу своего воспитания, не должен был получить. Они противились его приходу в их город – и поплатились за это. Хильдерик собирался дать своим воинам четыре дня на разграбление  Турне – довольно мало, ибо не хотел показать себя кровожадным, не знающим меры захватчиком.  Он стремился к  некоему идеалу, который создал для себя. Правитель должен любить войну, быть умеренным на руку, сильным здравомыслием, доступным просящим и милостивым к тем, кому однажды доверился. Только тогда он обретет величие –  потомки будут помнить о нём и равняться на него, пусть даже он уже давно почил.

 

……………………………………………………………………………………………………..

   

    Внутреннее убранство дворца  города Турне поразило варваров своим великолепием. Они озирались вокруг,  зачарованные блеском расшитых золочеными нитями штор, красотой разукрашенных цветными росписями высоких потолков и мозаикой на полу. Шаги отдавались от каменных стен гулким эхом –  дворец был совершенно пуст, если не считать оставшейся там прислуги; он принимал в недра своих комнат, залов, переходов новых постояльцев – франков. Хильдерику даже не хотелось ничего говорить – казалось, его голос звучал здесь как-то по-другому, здесь всё было особенным. Было в этом месте какое-то странное, мистическое очарование. Хотелось слушать тишину этого дворца вечность, не нарушая её ни единым звуком. Но с улиц города доносились пронзительные крики побежденных – и на лице Хильдерика вновь расцветала жестокая улыбка, когда эти звуки достигали его слуха, вновь и вновь разжигая в сердце торжество.

     Но этот дворец никто не тронет. Он станет резиденцией короля, сюда же Хильдерик поселит старейшин своего племени и малую дружину.

     Молодой король не помнил, когда в последний раз он видел что-нибудь подобное;  в его памяти всплывали мрачные, серые здания маленьких городов, ветхие домишки деревень, леса, болота, молочный туман и сырость; советы старейшин, собираемые на тесных, жалких площадях. Всё, что доселе видел Хильдерик, меркло в сравнении с этим дворцом; и кровь быстрее бежала по его венам, когда он сознавал: это не самый большой город, который он может взять и не самый красивый дворец, который он может увидеть.

   Роскошные, светлые спальни, кабинеты, залы, широкие мраморные ступени, ведущие наверх и вниз, сундуки с драгоценной утварью и богатой одеждой, поблескивающие золоченой окантовкой – чем больше видел Хильдерик, тем в больший восторг он приходил. В этот момент он как будто забывал, что римляне – враги его народа; оставалось только восхищение при виде величественных построек, возведенных  ими. И теперь, с взятием этого города для Хильдерика началась совершенно новая эра. Молодой король инстинктивно ощущал, что теперь он должен соответствовать своей новой роли, он должен быть достойным того, чтобы находиться в этом городе, управлять тем государством, которое он собирается построить.

   Мысли Хильдерика то и дело прерывались чужими голосами. До его слуха доносились крики и плач привезенных во дворец женщин – варвары, перекинув драгоценные ноши через плечо, уносили их куда-то наверх, чтобы запереться с гало-римлянками в первой попавшейся комнате и там заняться ими всерьез.

    Вскоре стенания почти затихли. Те слабые отзвуки, которые еще доносились из недр замка, были заглушены смехом, фырканьем и громкими возгласами оставшихся с Хильдериком франков. Двое дружинников заинтересовались большим деревянным сундуком, запертым на замок и теперь пытались его открыть; кто-то разглядывал снятый со стены широкий римский меч. Несколько мужчин тут же  затеяли шуточный бой, проверяя, насколько хороши хранящиеся здесь мечи, ножи, кинжалы и прочие предметы, выкованные римскими мастерами.

  Хоть Хильдерик и отдал войску на поругание весь город,  он строго наказал бывшим с ним дружинникам не растаскивать слишком сильно имущество и не портить убранства дворца; увидев, что мужчины открыли золоченый сундук и теперь, посмеиваясь, выкидывают на пол хранящиеся там наряды, он добродушно усмехнулся. Но когда они сорвали с высокого окна штору, намереваясь порезать её на части, он нахмурился и прикрикнул на них.

- Не трогать! – грозно прогремел Хильдерик, и занавесь оставили в покое.  Гипсовому бюсту, стоящему у стены повезло не так сильно. Один из воинов с силой толкнул его – помещение наполнил оглушительный грохот, и римский античный бог раскололся на несколько частей.  Франки захохотали, глумясь над осколками бюста. Но тут Хильдерик не сильно возражал – все таки негоже чужим богам возвышаться в его, короля франков, дворце.  У римлян свои боги – у его народа свои.

Факелы, должные освещать коридоры дворца, потухли, и король приказал слугам, оставшимся в замке, вновь зажечь их; ровный свет огней оживил обстановку, и пришельцы почувствовали себя здесь свободнее и увереннее. Однако, Хильдерику все равно казалось, что дворец пропитан какой-то странной мистической атмосферой. Казалось, здесь никто никогда не жил, и ни одно живое существо не тревожило своими шагами этих мозаичных плит. Что дворец этот всегда был пуст – и ждал только Хильдерика с его дружиной.  Хильдерику хотелось бы оказаться первым человеком, познавшим красоту и величие этого места. Но снующие в пределах его видимости слуги мешали ему погрузиться в свои мысли и нарисовать блистательные, полные мистической загадочности картины.

 

  К вечеру  большая часть помещений дворца была осмотрена; помимо спален, залов и кабинетов отыскали библиотеку. Но толстые рукописные книги в богатых переплётах не представляли для варваров никакого интереса – они не умели ни читать, ни писать.

 Хильдерик выбрал себе спальню и отправился в главный зал, давать распоряжения по его обустройству и приготовлению всего необходимого для вечернего пира. Он не был удовлетворён тем беглым осмотром дворца, который они совершили, но решил, что ознакомится с  интересующими его местами позже. Он уже представлял,  как изменится это место, когда здесь поселятся старейшины и его ближайшие соратники.

   А пока двое  воинов разыскали  по его приказу  один из погребов, ломившийся от избытка съестных припасов – взору варваров предстали большие округлые бочки, множество свисающих с потолка колбас, вяленое мясо, а так же изобилие прочих лакомых  продуктов.

- Вот это да!–  присвистнул рослый, светловолосый германец с резкими чертами лица, восхищенно оглядывая погреб. – Всё вышло, как обещал король! Еда, золото, девки – все что угодно к нашим услугам!

- Верно, Гундобад – отвечал его не менее рослый товарищ  Бавдомер – Давай-ка посмотрим, что за богатства припасли для нас римляне.

   В погребе было все, что только могла пожелать утроба здорового, сильного мужчины. Обоняние дружинников улавливало столь соблазнительные запахи, что аппетит их немедленно взыграл, и жажда наполнить поскорее желудок едой и выпивкой была так же сильна, как и жажда крови, ощущаемая  ими в бою. Достав длинные ножи, франки принялись срезать колбасы, висевшие под низким потолком, дабы хоть немного утолить разгорающийся голод.

Вот только что было в бочках? Вероятно, красная веселящая вода.

      Воины Хильдерика были неискушенными в выпивке людьми – франки варили пиво и пили в основном его; они, конечно, знали, что такое вино, но в Лансе им досталось только две бочки этого напитка, а в Камбре – четыре. Но здесь бочек было гораздо больше. Гундобад вытащил затычку из первой – и на землю полилась рубинового цвета  жидкость. Бросив на товарища исполненный радостного предвкушения взгляд, дружинник нагнулся, подставил мозолистые ладони под струю и затем поднес руки ко рту. Сделав глоток, он удовлетворенно усмехнулся, вставил затычку обратно и вытер тыльной стороной ладони подбородок.

-Хорош напиток!-  довольно протянул он.

Шорох, донёсшийся откуда-то из-за бочек с вином, прервал  беседу франков.

- Крыса – предположил Гундобад, прищурившись,  но все же вытащил из ножен широкий меч.

Второй воин не стал доставать столь же грозное оружие, но его сильные пальцы крепко сжимали рукоять ножа.

   Стараясь не шуметь, мужчины подобрались поближе к источнику шума и остановились, прислушиваясь. Шорох раздался снова. Огонь факела, который нес Бавдомер, освещал помещение достаточно хорошо, чтобы можно было разглядеть все, что нужно. За бочками  совершенно точно кто-то был. Переглянувшись, воины начали обходить ряд с двух сторон, держа наготове оружие. Когда факел Бавдомера наконец осветил небольшое пространство за импровизированной «стеной», раздался громкий, жалобный вопль, а потом кто-то заскулил, судя по всему -  от страха.

  - Ого! – воскликнул Гундобад – Ты смотри-ка!

За бочками, вжавшись в стену, сидел растрепанный, насмерть перепуганный старик. Его глаза сверкали во тьме безумным блеском, скрюченные пальцы сжимали какую-то склянку. Старик был облачен в длинную серую тунику до щиколоток, на ногах у него были сандалии. Увидев франков, он заскулил и ещё сильнее вжался в стену так, как будто намеревался проскользнуть сквозь неё в соседнее помещение или на улицу. Черты его лица исказились от ужаса –  он  что-то зашептал, как в бреду, а потом зажмурился, словно считая: если я никого не вижу, значит и меня никто не видит.

- Вот так крыса – усмехнулся Гундобад. – Ты кто такой? – спросил он старика. Старик ничего не ответил, только крепче сжал свою склянку.

- Скулит, словно баба –  Бавдомер оскалился в недоброй улыбке и сплюнул на пол.

Нагнувшись, он схватил старика за шиворот и вытащил его из-за бочек на свет.

- Тощий то какой – франк подцепил кончиком меча какой то амулет, висящий у старика на шее.

Воин презрительно скривился, оглядывая сидящего на полу безумца. Потом вновь поднял его за шиворот, дабы рассмотреть находку лучше – раздался звук рвущейся ткани – на тунике старого римлянина образовалась внушительных размеров дыра.

- Вот так дела – наблюдающий за разворачивающимся действом Гундобад еле сдерживал рвущийся наружу хохот.

- Похоже, твоя одежда сгнила так же, как и ваша империя – насмешливо продолжал Бавдомер, но старик то ли не понимал его, то ли вообще не слышал.

- Лучше бы мы нашли ещё одну бочку с красной водой –  проворчал франк, так и не добившись от старика ответа – Что будем с ним делать?

- К королю отведем. Пусть потешит нашего Хильдерика, если сгодится на это.

 

    Решено было устроить большой пир в честь взятия города – местом проведения  празднества был назначен центральный зал дворца. Туда уже притащили три длинных стола, которые теперь стояли в ряд – и шесть таких же длинных скамеек. Не хватало только еды и напитков. Когда дружинники уже начали вспоминать о Бавдомере и Гундобаде, отправленными на поиски погреба, те, наконец, явились. Они вели под руки неряшливо одетого, совершенно безумного на вид старика.

-Это ещё что такое? – осведомился король, увидев их – Где вино, мясо, паштеты? Вы нашли погреб?

- Погреб мы нашли, сир – лицо Гундобада вдруг приняло серьёзное выражение – И там был вот этот. Порешили привести его сюда – кто его знает, кто таков!

 Старик ошарашено озирался вокруг, как будто обстановку дворца и человеческие лица он видел впервые.

- Он говорить то умеет? – Хильдерик окинул старика внимательным взглядом.

-Этого мы у него не спрашивали. – Гундобад пожал плечами - Эй!

Франк встряхнул старика, но тот не устоял на дрожащих ногах, сполз на пол, словно мешок с костями, и уставился на Хильдерика огромными черными глазами. Губы у него дрожали, как будто он силился что-то сказать, и не мог.

Вдруг старик резво подполз к королю, не отрывая от него страдальчески-болезненного взгляда, крепко обхватил Хильдерика за ноги и прижался лбом к его коленям.

     Короли франков благосклонно относились к тем, кто признавал их могущество и проявлял к ним почтение, но этот старик пытался выразить свои чувства слишком необычным для римлянина способом. Был бы это бургунд или сиагр, Хильдерик наверняка добродушно засмеялся бы, но сейчас брови молодого правителя взлетели вверх, и на лице франка проступило выражение крайнего недоумения.

- Да он совсем сумасшедший – разочарованно сказал король, и в его голосе проскочила нотка сочувствия – А ведь по виду римлянин. Погреб то далеко?

- Не очень – Бавдомер пожал плечами – Пошли, принесем еды и выпивки! – обратился он к собравшимся в зале товарищам.

 Хильдерик с интересом разглядывал сумасшедшего старика, который, похоже, не собирался его отпускать. Всё это выглядело довольно забавно, но не настолько, чтобы надолго занять внимание молодого правителя. Хильдерика с детства учили уважать старцев и прислушиваться к ним – и сейчас, став королём, он не забывал об этом. Уважение, которое он проявлял к своему воспитателю, старцу Виомаду – главе совета старейшин, было велико, и уважение это распространялось на весь совет, чьей целью испокон веков было поддерживать вождей, высказывая  мудрые мысли и дельные предложения. И теперь Хильдерику было странно видеть человека в сединах, да ещё и римлянина, на полу, у своих ног.

- Ну, хватит – быстро сказал Хильдерик – Эй, Гундобад!  - окликнул он дружинника –  Подарок конечно хорош, да только он мне шагу не дает ступить. Отведи этого чудного в какую-нибудь комнату подальше, вели накормить. Живо!

   Сумасшедшего не без труда оттащили от короля; старик цеплялся за него с такой силой, как будто Хильдерик являл собой единственный путь к спасению его жизни. На Хильдерика  выживший из ума старец произвел удручающее впечатление – а уж эти полные безумного блеска чёрные глаза.… Племянник Меровея с облегчением вздохнул, когда старика увели. Но даже когда уже начался пир, король с трудом смог отвлечься от этого странного образа, стоящего перед его глазами. Но вскоре мясо, колбасы, фрукты и обильное количество вина сделали своё дело. Веселящий напиток на сей раз оказался весьма крепким – по крайней мере, Хильдерику показалось, что эта «вода» крепче, чем всё то, что он доселе пробовал.

     Воины веселились во всю – веселился и молодой вождь. Все заботы отступили на второй план, и Хильдерик погрузился в водоворот бешеного веселья. Он чувствовал себя едва ли ни на вершине мира, восседая на резном деревянном кресле с высокой, разукрашенной узорами спинкой. Каждый раз, перед тем как опрокинуть содержимое тяжелого кубка в глотку, Хильдерик произносил короткую речь во славу племени, расписывая воинам их блестящее будущее, если они будут до конца идти за ним. Перед внутренним взором франков сверкали, словно чистые капли дождя, несметные количества драгоценных камней, золотых монет и украшений. У дружины не было повода не верить королю после столь успешной кампании – карманы воинов были набиты золотом, и количество взятой ими добычи даже превышало доселе ожидаемое. После нескольких таких тостов, в очередной раз поднявшись со своего места, король почувствовал, что его  начинает пошатывать – и это открытие возбудило в нём какое то странное веселье. Далее пришла пора речей во славу вождя, произносимых дружинниками. Гундобад взгромоздился для этой цели на стол – и по неловкости опрокинул несколько кубков с вином –  но, это его не смутило, и он, не скупясь на слова, произнес пространную речь, которая была подхвачена бурными возгласами окружающих.

  Веселилась не только малая Хильдерикова дружина. На улицу были вынесены столы, лавки, несметное количество яств и вина – и многотысячное войско отдалось безудержному веселью под открытым небом.  В самый разгар празднества Хильдерик вышел к ним – у самого входа во дворец дружинники подняли его на руки – поднесли к одному из столов и бережно поставили на поверхность слегка пошатывающегося вождя.

- Воины! – прогремел король, извлекая из ножен меч – Вы видите, что все мои обещания оказались правдивы! Я сулил вам новые города – они у нас есть! Я обещал вам богатую добычу – может ли кто упрекнуть меня в том, что я распределил её между вами не по совести?

- Не можем! – взревело войско – Слава королю Хильдерику! Слава!

-  Вы заслужили все это! – продолжал король, и воины вновь стихли, не желая заглушать слова вождя – Но помните что это – только начало, первая ступень на пути нашего восхождения! – И Хильдерик поднял меч над головой,  грозя острием тёмному, усеянному звездами небу – Отныне все узнают о нас!

Король с силой топнул ногой – и стол сотрясся от этого экспрессивного жеста.

- Каждая собака в самом  захудалом поселении должна знать, что мы – владыки Галлии! – проорал вождь – И она будет знать это! Все будут знать! Слава нашему народу!

Казалось, вся округа наполнилось грохочущим рёвом голосов, оглушивших на мгновение Хильдерика.  Его распирало от гордости и невообразимого ощущения счастья, когда воины вновь подхватили его на руки и понесли обратно во дворец.

 

     Франки порядком опустошили погреба города Турне. Дворец еще долго сотрясался их громкими, хмельными голосами,  хохотом, звоном оружия, звуками  музыки и падающей на пол посуды. Глаза их сверкали – звери, жившие в них, вновь вырвались на свободу, и отблески огня от горящих факелов плясали на лицах франков, придавая действу дикий, полу мистический оттенок. Забыв  о всякой сдержанности, варвары продолжали пить, танцевать и веселиться,  до тех пор, пока часть из них не захрапела прямо на своих местах - за столами и под ними.

  В ту ночь Хильдерик едва смог дойти до помещения, которое он избрал в качестве своей спальни. Столь простая задача в этот раз оказалась для короля сродни настоящему подвигу, ибо большинство его славных воинов, продолжив веселиться после ухода короля, в конце концов, так и остались прямо в зале, не утруждая себя задачей разойтись по помещениям дворца; всех сразила  пьянящая сила вина.

    Красная вода горячей отравой разлилась по венам молодого короля, в коленях накопилась странная слабость, франка, привыкшего более к пиву, чем к этому, еще диковинному для его народа напитку, сильно шатало. С трудом дойдя до кровати, Хильдерик рухнул на неё, звеня всем бывшем при нём оружием – смежив веки, он слегка нахмурился. Казалось, его уносило, засасывало в какой-то бешеный водоворот; схватив ртом воздух, король вновь открыл глаза и попытался приподняться на локтях. Вроде бы стало легче. Гадкое пойло. От пива никогда не бывало подобного – да, оно оказывало легкое веселящее действие, но этот рубинового цвета  напиток действовал подобно отраве, подобно яду. В какой-то момент королю показалось, что он умирает - что-то давило ему на грудь, в ушах звенело, перед глазами вставали какие-то странные картины из прошлого, а в голове ещё звенели славные речи, произносимые дружинниками и им самим. Усилием воли Хильдерик вынырнул из пучины своего хмельного бреда. Вокруг собиралась странная, давящая тишина. В мозгу проскочила мысль – что, наверное, римляне специально оставили в погребе это адское зелье, чтобы все франки отравились им и отправились в мир иной.  Чтобы они умерли не славной смертью, как подобает сынам Одина – а в этом роскошном дворце или на улицах города, лишенные возможности даже двигаться.

   В какой-то момент, когда сознание Хильдерика в очередной раз прояснилось, ему вдруг явственно показалось, что в покоях он не один. Франк никак не мог объяснить это свое ощущение – но он чувствовал, что кто-то внимательно на него смотрит. Превозмогая слабость, Хильдерик повернул голову туда, где, по его мнению, находился этот кто-то. Прямо на него из темноты смотрели большие, блестящие глаза. Хильдерик резко сел на кровати – его качнуло, и король франков чуть не сполз со своего ложа на каменный пол. Существо тоже подалось вперед – и в тусклом лунном свете, слабо пробивающемся сквозь оконное стекло, Хильдерик разглядел того самого старика, которого его дружинники нашли в погребе. Только теперь его глаза не казались молодому мужчине безумными.

   Старческая ладонь осторожно коснулась пылающего лба короля, и старик чуть надавил на него, словно призывая Хильдерика не глупить и лечь обратно.  Затем до обоняния вождя донёсся пряный травяной аромат; глубоко вдохнув его,  Хильдерик моментально почувствовал облегчение – хватка сжимающего лоб стального обруча ослабла, стало легче дышать. Но голова по-прежнему шла кругом, и едва Хильдерик закрывал глаза, его уносил за собой бешеный, нагоняющий невыносимую дурноту, вихрь.

  Король почувствовал, что на лоб ему положили влажную ткань, и травяной запах вновь резко объявил о себе – под его натиском дурнота стремительно отступала, освобождая  место невообразимой легкости; Хильдерик почувствовал себя невесомым. До его слуха донеслось тихое бормотание – старик читал какие-то заклинания. Хильдерик закрыл глаза – и провалился в глубокий, спокойный сон, наполненный травяными запахами.

    На следующее утро он проснулся с ясной головой, бодрый и полный сил.  Как будто и не было накануне того изнурительного пира, и хмельной шум не овладел вчерашней ночью его рассудком.  Что-то подсказывало ему, что не всем повезло столь же сильно.

     Хильдерик не ошибся.

 

 Вид у главной залы дворца  был такой, как будто по ней прошел Атилла со своими гуннами. Все гипсовые бюсты, бывшие украшением залы, были разбиты; занавеси сдернуты, пострадало так же и окно.

 Тут и там валялись опрокинутые лавки, блюда, остатки еды; на мозаичном полу кое-где блестели рубинового цвета лужицы; центральный стол тоже был опрокинут. После того как король благоразумно отправился отсыпаться, малая дружина ещё какое-то время веселилась без него и дошла в этом до крайней степени. Действо завершилось грандиозной дракой –  из-за игры в кости.

 

Среди всего этого беспорядка сидели (а где и лежали)  едва проснувшиеся франки. По их угрюмым лицам можно было легко понять, что ощущают они себя далеко не лучшим образом.  Обойдя поле брани, на котором мужчины вчера проиграли в неравном бою красной веселящей воде, Хильдерик приказал слугам разыскать сумасшедшего старика.

 

- Имеешь ли возможность помочь моим людям? – спросил король у старца, когда того привели. Старик обвел франков взглядом, и на его лице появилось подобие улыбки. Хильдерик вдруг подумал, что возможно старик немой – ведь ни вчера днем, ни ночью он не вымолвил ни единого слова. Но на этот раз он ошибся.

- Могу - коротко ответил сумасшедший.

   

- Довольно с  нас этой отравы! - зычно говорил король собравшимся в зале франкам после того, как тем полегчало –   Не должны сыны Одина дозволять себе такого! Все, что есть в этом городе – теперь наше. Какие богатства у нас останутся, если мы будем бездумно разрушать то, чем владеем? Благодарите Богов за то, что нашелся муж, вызвавшийся излечить вас от мучений, в то время как они вполне заслужены вами.

   И Хильдерик  указал пальцем на стоящего за его спиной старичка.

Воины молчали.

- Что молчите? – вопрошал их Хильдерик – Не согласны со мной? Не дело я говорю?

И я виноват в том, что пил без меры –  продолжал он, на секунду опуская голову  и затем вновь обводя присутствующих горящим взглядом - Что было бы, если бы враг вздумал вчера напасть на нас? Как выглядели бы мы в бою? Разве когда-нибудь ранее доходили мы до такой телесной беспомощности?

- Дело говоришь – вздохнул Гундобад, опустив голову. По рядам франков пронесся вздох.

-  Осталась еще  отравленная вода? – спросил король.

- Десять бочек - хмуро отвечали ему.

Искоса глядя на выстроившихся перед ним в ряд воинов,  вождь  прошелся раз-другой по зале, на секунды останавливая свой взгляд… Продолжение »