V

 

Джордж уже давно не смотрел на себя в зеркало. Одержимый одной-единственной идеей, он размышлял и работал только над ней и ни над чем больше. Его жизнь проходила под вращающимся куполом обсерватории – да под крышей склада, в котором он собирал свой звездолет.  Единственными его товарищами были робот-помощник и телескоп-рефлектор. Каждую ночь, перед тем как отправиться в мастерскую, Монморанси поднимался в обсерваторию, и самый крупный купол из четырех на некоторое время оживал. В небо устремлялся тонкий лазерный луч, корректирующий атмосферные помехи – и Монморанси делал четкие, красивые снимки небесных объектов. Потом он пару часов наблюдал ночное небо в окуляр рефлектора и собирал  многочисленные данные о собственном радиоизлучении небесных объектов, передаваемые радиотелескопами.

 Затем, выполнив работу астронома – исследователя,  Джордж спускался в мастерскую и до самого утра, а то и до следующего вечера, становился конструктором. А ночью снова нужно было производить наблюдения. Времени на сон просто не оставалось.

 

 Джордж вполне отдавал себе отчет в том, что работает на износ – что он недосыпает, недоедает, а когда все таки удается заснуть, видит яркие, наполненные переживаниями сны. Что даже во сне ему не удается отдохнуть.

 Уже очень давно, с момента последнего землетрясения, Джорджа буквально преследовал один и тот же сон.

 Монморанси снилось, будто бы он, наконец, закончил работу над своим кораблем – и теперь скрупулезно  готовится к отлету.  Он видел законченный плод своих трудов– большой, освещенный лунным светом звездолет. Джордж мог бы долго разглядывать свое творение; но всякий раз, когда он делал первый шаг к звездолету, начиналось землетрясение. Монморанси явно ощущал подземные толчки – сначала один, потом второй, третий. Потом, словно в замедленной съемке, начинало рушиться главное здание обсерватории. Джордж падал на землю, и видел, как разрывает сухую почву крупная рваная трещина. И тут он просыпался.

 Он знал, откуда взялось это навязчивое сновидение; ведь именно так погиб первый звездолет «Земля», сконструированный совместно с лучшими учеными Парижского конструкторского бюро.

 

     Монморанси  отлично понимал, что силы его небезграничны и если их расходовать неправильно – они могут закончиться и закончиться внезапно. Но почему-то это не пугало его. Он работал, пока мог.

 

   Сон снова не принес ему облегчения – потому что сон этот был скорее похож на глубокий обморок, на черную дыру, высасывающую силы, но ни в коем случае не восстанавливающую их. Очнувшись сегодня на жестком полу в обсерватории, Монморанси буквально физически ощутил давящую на него усталость; словно гигантский гидравлический пресс, она пыталась вдавить его в камни, на которых он лежал – и Джордж буди что не чувствовал только, как хрустят под этим немыслимым давлением его кости.

 

     Но он работал в таком бешеном темпе не просто так –  Монморанси боялся, что если позволит себе расслабиться, то никогда уже не достроит корабль.

      Когда раненый теряет слишком много крови – он может выжить, только если будет изо всех сил бороться  со слабостью, если не даст тяжелому забытью овладеть собой.  Он должен слышать чей-то голос, с ним нужно разговаривать, трясти за плечи,  и если понадобиться, дать пощечину - когда у него все-таки станут закрываться глаза.

 

    Ни в коем случае нельзя засыпать – иначе можно уже не проснуться и все будет кончено.

 

   Он не удивился, когда услышал  в ответ на свой сигнал женский голос. Не сошел с ума от радости. Черты его лица оставались так же спокойны, как и всегда. Словно он всегда знал, что услышит ответ – и услышит его именно сегодня.  Пока Джонни находилась в пути, Монморанси совершенно не думал о том, сколько этой женщине лет, как она выглядит и чем живет – и это не было обычное безразличие;  просто у него не хватало ресурсов на хоть сколько-нибудь адекватную случившемуся событию реакцию. Все его силы, чувства, мысли были сродни лазерным лучам, направленным в одну-единственную точку. У него был четкий вектор – и этот вектор не допускал никаких отклонений от заданного курса. Джордж не мог позволить себе тратить силы на ненужные эмоции – иначе он просто не выдержит.

 

 

       Он оставил свою гостью в отведенной для нее комнате – и  вышел на улицу. Взглянул на усыпанное звездами небо. Вот, что давало ему силы. Монморанси, словно солнечная батарея, брал энергию от небесных светил – и как бы тяжело ему не было, какие бы сомнения не подбирались к нему призрачными тенями– стоило лишь взглянуть наверх, и все страхи прятались по углам, словно напуганные крысы. И он снова чувствовал себя сильнее всех. Достаточно сильным, чтобы изменить целый мир.

 

 Ему не мерещились ни черные дыры, ни воздушные замки – он просто знал, что у него есть полтора - максимум два года, и за эти полтора года он должен сделать конкретное дело.

 Потом он позволит себе отдых. А сейчас надо работать.

 Монморанси переступил порог своей довольно невзрачной мастерской, включил свет и остановился перед главным творением собственных рук.

 

 Что же так не понравилось Джонни в его звездолете?

 Хоть будущий корабль и занимал собой большую часть огромного помещения, для звездолета он был довольно мал. Веретенообразной формы, без лишних выступов, лишенный всякого «косметического ремонта» - он не произвел бы на стороннего наблюдателя впечатление корабля, способного доставить пассажира даже к самой ближайшей к Солнцу звезде.  Постороннему обывателю творение Монморанси показалось бы скорее никчемной грудой железа – но  дело было совсем не во внешнем виде. Сердце корабля – это двигатель, и если он будет недостаточно хорош,  звездолет не выполнит своей миссии, как бы внушительно он ни выглядел. Джордж мог бы часами рассказывать о двигателе, который Монморанси и его коллеги начали - а теперь он в одиночку продолжает - конструировать для этого звездолета. На сегодняшний день это было последнее слово техники. Можно было перечислить по пальцам корабли, на которые успели поставить такие двигатели.

 Маленький, собранный в жалком подобии настоящей мастерской корабль, был не предназначен для многолетних путешествий в космосе, но это было не так важно; он сможет развить скорость, превышающую скорость света, а значит, долгое путешествие просто не понадобится.

 По большому счету, Джорджу было все равно, что думает о его работе эта молодая женщина, Джонни. Ведь он и сам прекрасно знал, чего стоит этот четырехлетний труд.

 

 Монморанси приблизился к кораблю; подозвал помощника. Поставил на небольшой самодельный стол ящик с инструментами; достал несколько нужных – и, безо всякой спец. одежды, защитных шлемов, костюмов и далее - скрылся под  днищем звездолета, словно механик-водитель – под своей вечно ломающейся, но горячо любимой, старой машиной.

 

 

                                                             VI

 

       День сменялся ночью. Солнце - луной.  Монморанси ежедневно пропадал в своей мастерской – иногда на целые сутки, а то и больше.  Поначалу Джонни просто не обращала на это внимания. Она даже радовалась тому, что между ней и Джорджем не сложилось никаких отношений.  Не было необходимости извиняться перед ним за свое поведение, вникать в его работу и вообще интересоваться его особой.

 Гораздо больший интерес у Джоанны вызывала территория научно-исследовательского центра.

 Это был именно научно-исследовательский центр.

 В каждой башне обсерватории размещался отдельный телескоп и, судя по всему, все эти телескопы обладали разными свойствами и возможностями. При обсерватории содержалась не одна лаборатория для того, видимо, чтобы ставить там научные эксперименты. Джонни обнаружила так же огромную библиотеку, представляющую в основном многочисленные труды по астрономии, астрономические журналы, архивы истории наблюдений, а так же исследования в области астрофизики, астрометрии и прочих пересекающихся с астрономией наук.

 В главном наблюдательном пункте обсерватории – в самой крупной и высокой башне, содержался невероятных размеров телескоп. Это чудо техники произвело на Джонни большое впечатление; в первый раз она невольно почувствовала уважение к особе Монморанси – к человеку, который умеет обращаться со всеми этими научно-исследовательскими инструментами. Он может говорить с целой Вселенной на ее языке – Джонни и мечтать не могла о таком даре.

 Научные лаборатории, телескопы, огромная библиотека – все это притягивало внимание молодой женщины намного сильнее, чем  расположенный  в соседнем, жилом блоке, склад с провиантом.

 К сожалению, все это великолепие оставалось за пределами понимания Джоанны – и как бы ей не хотелось, она не смогла бы проникнуть в тайну усыпанного звездами неба без посторонней помощи.

 Волей-неволей молодая женщина вспоминала о существовании Монморанси. А потом, когда не осталось больше комнат, складов и подвалов, которые она могла осмотреть самостоятельно – ее интерес переключился на особу конструктора, ведь он оставался единственным неизученным ею объектом.

 

 По началу Джоанну совершенно не  интересовало, как и в каком ритме живет и работает Монморанси. Если она просыпалась – а он уже был в мастерской, Джонни делала вывод, что он проснулся раньше нее. Если она уходила к себе, а он еще возился со звездолетом – Джоанна решала, что он ляжет позже. В конце концов, она ему не жена и не сестра, чтобы задумываться над тем, во сколько он уходит  и когда приходит. Джонни и подумать не могла о том, что можно работать сутками – и оставаться при этом в здравом рассудке.

 Хотя, в его здравом рассудке она сомневалась и, с ее точки зрения, не без оснований.

     Во-первых, он так ничего и не сделал со своей бородой. Не то чтобы Джонни обиделась на него за то, что он совсем не старается ей понравиться – просто, как уже однажды было замечено, она считала нежелание следить за своей внешностью нездоровым признаком. Ну и ее присутствие все-таки должно было как-то подтолкнуть его к смене поведения?

 

       Во-вторых, он не мог ни о чем говорить, и, видимо, думать, кроме своего звездолета.

 В те редкие моменты, когда Джонни наведывалась к нему в гости, он мог подолгу не замечать ее присутствия – и не сразу реагировал, когда она решалась подать голос. Бывало, что он просил ее повторить сказанную  фразу или слово, потому что не расслышал с первого раза.

 Сначала ей показалось, что он обижен на нее за ее поведение и любовь к выдумыванию острот – но потом Джонни решила, что Монморанси не замечает не только ее, но и вообще что бы то ни было вокруг. Опять же – кроме звездолета. Здесь он был предельно собран и внимателен – это было видно.  Но стоило ему выйти за пределы мастерской, как из собранного и сосредоточенного, он превращался в невнимательного, даже рассеянного человека. 

 

       В третьих, он совершенно не заботился о своем здоровье. Джоанна без преувеличения ужаснулась, когда поняла, что иногда Джордж работает над кораблем сутками; может, конечно, он спал прямо под звездолетом,  но разве такая одержимость чем бы то ни было в ущерб своему состоянию, может считаться нормальной?

 

 Он никак не реагировал на колкости, которыми Джонни буквально сыпала в последнее время – и ни разу не упрекнул ее за то, что она (как это выходило) уже месяц просто живет у него в обсерватории, ест его еду, пьет воду и никак не помогает в строительстве звездолета. Даже гайки не подаст.

 

        Его безграничное терпение и снисходительность  молодая женщина принимала за очередной симптом – и это провоцировало Джонни на новые колкости и наглости.  Словно она хотела понять, есть ли предел и если да – то где? Или Монморанси настолько слеп и глух, что просто не замечает ее отношения?

 

 Тогда воистину он болен, ибо любой здравомыслящий человек уже давно высказал бы Джонни все, что он о ней думает.

 

 Первое время Джонни удовлетворялась простой мыслью о том, что бедняга Монморанси – сумасшедший и в редкие минуты их встреч вела себя с ним соответственно – как с сумасшедшим.

 

        Она даже выдумала себе целую историю его болезни: по специальности он никакой не конструктор, а максимум астроном, но ему почему-то нравится считать себя именно конструктором. Он строит это подобие звездолета с таким усердием потому, что не может, как она, принять реальность и понять, что надежды на спасение нет. Он никогда не закончит работу над своим кораблем – потому что когда закончится работа, ему больше нечего будет использовать в качестве костылей, чтобы как-то ковылять дальше по дороге жизни. Он прекрасно знает, что его машина даже не взлетит – а потому он будет работать до изнеможения до тех пор, пока его не убьет радиация. Или он сам себя не прикончит.

 

 На какое-то время ее вполне устроила эта теория. Но потом Джонни начала находить в собственном, столь блестящем выводе, довольно значительные погрешности. Была еще одна причина, кроме здравого смысла, по которой Джоанна начала искать другое объяснение поведению Монморанси: ей все-таки было стыдно.

 За этот месяц  молодая женщина более-менее привыкла к мысли, что теперь она не одна. Рядом с ней находится совершенно другой человек, которого она совсем не знает. Но Джонни знала другое.

     Она больше не в Париже и нет вокруг полуразрушенных, раскаленных солнцем построек. Перед ней не стоит угроза неминуемой смерти от жажды или голода. У нее появилось время. Человек, который подарил это время ей, заслуживал нечто большее, чем просто ярлык  безумца.

 Да и вообще, считать  кого-то сумасшедшим просто потому, что тебе понравилось так думать – по крайней мере, невежливо.

 

 Джонни быстро нашла доводы против ею же поставленного диагноза.

 

         Во-первых – Монморанси продолжал передавать сигналы в свой радиоприемник. Он продолжал искать людей. Значит, звездолет он строит не просто для того, чтобы утешить себя видимостью какой-то важной деятельности – он надеется спасти еще кого-то, он открыт для других людей, несмотря на внешнюю замкнутость.

 Джоанна немного изучала психологию -  и каждодневные обращения к людям с помощью приемника никак не вязались с теорией о замкнутом, помешанном на собственных проблемах человеке.

 Во-вторых, было совершенно ясно, что у него есть интересы и кроме звездолета.

 Об этом красноречиво говорили альбомы с великолепными снимками небесных объектов, журналы наблюдений солнечной активности, а так же содержащаяся в полном порядке научно-исследовательская техника.

 Интерес к особе Монморанси рос не по дням, а по часам.

 Джонни захотелось увидеть комнату Джорджа в жилом блоке.

 

 Конечно, она не сразу решилась столь нагло обыскивать личные «апартаменты» конструктора– но Джордж был так неразговорчив, что просто не оставил ей иного выбора. Должна же она, в самом деле, понимать, с кем имеет дело?

 

        Джоанна взялась за расследование этого «темного дела» с завидным рвением.

 

 С преградой в виде запертого замка она легко справилась при помощи булавки.

 

        Молодой женщине даже не пришлось производить тщательный обыск, чтобы найти интересные для себя вещи. Если бы ей кто-нибудь показал это помещение и попросил предположить, что за человек может здесь жить, Джонни сказала бы, что наверняка это очень аккуратный, с разносторонними интересами мужчина, начитанный и целеустремленный. Джоанна не считала себя хорошим психологом, но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы сделать вышеперечисленные выводы.

 

        Первое, что удивило Джонни –  это аккуратность; заправленная кровать, ровные ряды книг на полках и отсутствие какого-либо мусора. Все предметы в ящиках его стола так же были очень аккуратно разложены – каждая даже самая мелкая вещица лежала в специально отведенном для нее  месте.

 В одном из ящиков Джонни нашла любопытный альбом. Оказалось, что это – коллекция денежных купюр всех времен и народов. Молодая женщина потратила целых три часа на то, чтобы подробно ее рассмотреть.

 Здесь был и компьютер. Джоанна обязательно влезла бы туда, но компьютер упорно отказывался предоставить ей доступ в систему по причине неправильного ввода пароля. Это, конечно, огорчило Джонни – но огорчалась она недолго, и тут же принялась изучать ассортимент книг на полках.

 Здесь были сочинения по истории, географии, жизнеописания выдающихся людей, мемуары. Большую часть, конечно, составляли книги по астрофизике, астрономии, а так же книги с такими названиями, смысла которых Джонни просто неспособна была понять в силу своей вопиющей необразованности и (тут она готова была посыпать голову пеплом) безграмотности.

 

 

          Ну и, наконец, третий – самый весомый довод против безумия Монморанси. Джонни нашла интересную фотографию. Она выпала из очередной книги, которую молодая женщина вертела на тот момент в руках.

 

          Джоанна опустилась на корточки и бережно подняла фотографию с пола.

 Она не могла сказать, есть ли на этой фотографии Джордж. Если и есть, то она не узнала бы его при всем желании. Но с этого снимка на Джонни смотрели четверо улыбающихся мужчин – один уже преклонного возраста, двое – средних лет и последний, совсем еще молодой, почти юноша. Все в белых халатах, к халатам, видимо, прикреплены карточки с именами; разглядеть имена нельзя было даже в увеличительное стекло.

 Но самое интересное заключалось не в этом.

 Мужчины были сфотографированы на фоне небольшого, очень похожего по форме на тот, что был в мастерской у Монморанси, звездолета.

 В углу фотографии стояла дата. Снимок был сделан четыре с половиной года назад.

 

      Джонни буквально ощутила, как по спине у нее пробежали мурашки. С замиранием сердца, она перевернула фотографию и прочитала на обороте следующее: «Доктор Герберт Грей, Доктор Стефан Митчелл, профессор  Венсан Боливье, магистр Жорж Монморанси»

 

      Фотография произвела эффект разорвавшейся бомбы.

 Доселе молодая женщина могла только предполагать – но теперь ей стало совершенно ясно, что ее постапокалиптический мир, за который она так упорно и отчаянно цеплялась, давным-давно рухнул. Что судьба действительно подарила ей шанс на спасение. А Джонни, вместо того чтобы принять его, всеми силами отталкивала от себя этот шанс, втаптывала его в землю, отрекалась от веры в лучшее –  и  причиной послужил обыкновенный страх перемен. Она просто боялась взглянуть в лицо этому шансу и принять вызов; принять последний бой за право жить и дышать.

 Причина всех ее разочарований была не в Монморанси. Причина была в ней самой.

 

    Магистр. Значит, он – этот молодой юноша.  Она снова взглянула на фотографию. темные, едва завивающиеся волосы, тонкие черты лица,  прямой нос,  улыбка – не такая широкая, как у остальных, скорее даже смущенная…. Как будто он считал себя недостойным быть на одной фотографии рядом с этими учеными, умудренными опытом  людьми. Серо-голубые глаза   на снимке казались почти синими. Джонни долго могла бы разглядывать эту фотографию, если бы ее не прервал звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Джонни остолбенела на месте. Даже если бы она с толком использовала те несколько секунд, которые даровало ей провидение, то все равно не успела бы замести следы. От возмездия было не уйти.

 

      Дверь распахнулась – и Джордж Монморанси переступил порог комнаты. Поднял взгляд – и застал Джоанну прямо на месте преступления, с поличным….

 

 

      Никогда еще Джонни так не сжималась в комок под взглядом мужчины.  Не то чтобы он смотрел на нее как-то уж очень холодно или осуждающе; она не разглядела в этом взгляде угрозы или даже возмущения. Но он смотрел на нее, едва прищурившись – так, словно давным-давно  все про нее знал, и ему неприятно было видеть такую, как она, на территории своего личного пространства. Смотрел так, словно сейчас Джонни окончательно доказала ему свою никчемность и жестокость.  Она без спроса дотронулась до его прошлого. Коснулась пальцами больного места. Зачем? Чтобы в очередной раз оскорбить?

 На словах – сколько угодно. Но если за слова можно не понести никакой ответственности, то держать ответ за поступки придется в любом случае.

      Джонни открыла было рот для того, чтобы как-то объяснить Монморанси свое поведение – но слова застряли у нее в горле, и как Джоанна не старалась, она не смогла выдавить ни звука.  Она быстро вложила фотографию обратно в книгу – и обернулась к стеллажу, намереваясь поставить томик на место. Но вот беда – Джонни никак не могла вспомнить, откуда она взяла «Конструкцию фотонных двигателей» и в спешке ей никак не удавалось найти в ровном ряду остальных книг брешь, которая мигом подсказала бы несчастному горе-детективу, куда  поставить «Конструкцию». Ситуация была настолько комичной и трагичной одновременно, что Джонни буквально терялась, что ей избрать – смех или слезы. Наверное, все-таки, слезы.

 

 Джоанна обернулась к Монморанси.  Черные глаза Джонни, и без того довольно большие, в тот момент казались просто огромными; в них застыло выражение такой беспомощности и такого глубокого раскаяния, как будто молодая женщина как минимум сломала его звездолет или, на худой конец, компьютер.

 

 Он все еще смотрел на нее. Словно ждал объяснений.

 - Я….

 Джонни сглотнула первые слезы. Хотелось броситься ему на шею, попросить прощения за  нелепые предположения, за все ее поведение, за то, что считала его сумасшедшим, что не поверила в него сразу, за то, что наверняка не раз огорчила или обидела.

 

        Но он стоял у двери, недвижимый, словно высеченная из мрамора статуя; его взгляд становился все холоднее, а молчание все сильнее давило на барабанные перепонки. Пожалуй, это было самое страшное. Лучше бы он отругал её в голос – Джонни не чувствовала бы себя сейчас так ужасно. Она поняла, что ошибалась, она готова была по-другому взглянуть на него, готова просить прощения – а он, поверит ли теперь? Что он о ней думает?

 Джонни давно бы уже убежала прочь – но она не знала, что делать с книгой.

 - Прости меня – едва слышно произнесла она, и, опустив голову, выбежала из комнаты, по пути уронив тяжелый том на стол.

 

       Монморанси не пошел за ней.

 Несколько шагов отделяли его от стола, на котором Джонни оставила книгу.

 Пару минут Джордж так и стоял в дверях, ничего не предпринимая. Потом все-таки подошел к столу. Взял в руки «Конструкцию фотонных двигателей», открыл - и вот на него снова смотрят его коллеги и тот молодой человек, которым он когда-то (казалось, это было так давно) был.

 

       Монморанси долгое время не видел этой фотографии. Воспоминания о совместной работе с этими людьми нахлынули на него, словно высокая морская волна – и спокойствие мужчины в первый раз за долгое время дало трещину.

 

       Он не забыл, зачем пришел сюда – ему нужно было внести в компьютер новые данные; но вместо того, чтобы сразу сесть за стол, Джордж опустился на кровать, положил рядом фотографию и, запустив пальцы в волосы, закрыл глаза. Он чувствовал, как стучит пульс у него в висках.

 Было неприятно.

 Так, словно чья-то чужая и холодная рука дотронулась до застарелого синяка.

 Монморанси мог терпеть злые выходки Джонни сколь угодно долго – но только потому, что ему было, где спрятаться от ее иголок. Но видимо, она уже не желала ограничиваться саркастичными высказываниями, внезапными визитами к нему в мастерскую и попытками задеть его самолюбие издалека. Она уже не просто пыталась доказать ему, не имея на то никаких оснований, что он –  сумасшедший безумец и пора бы ему принять реальность такой, какой видит ее Джоанна. Она пыталась влезть в саму его жизнь.

 Это не нравилось Монморанси. Ведь теперь эта маленькая назойливая негодяйка действительно может вывести Джорджа из состояния душевного равновесия – если ей удалось узнать о нем что-то, чего она знать не должна.

 

 Неприятно.

 Как будто к нему в душу ворвался маленький, но назойливый воздушный смерч – смел на своем пути несколько важных для молодого конструктора деталей и скрылся, оставив Джорджа одного среди беспорядка.

 Рассержен ли он на Джоанну за ее поступок?

 Скорее нет. Но это явно не возвысило молодую женщину в его глазах.

 

        Всякий раз, выходя из мастерской,  Монморанси ощущал себя опустошенным и разбитым; и только рядом со звездолетом Джордж снова становился собой: собранным, целеустремленным, сильным. Это невозможно понять – до тех пор, пока не окажешься в такой же ситуации сам. Невозможно даже представить себе всю тяжесть той ответственности, которую нес молодой конструктор – за себя, за корабль и теперь еще, за Джоанну. И вместо того, чтобы как-то помочь ему, она старается помешать.

 

 

       Джонни была неправа, думая, что Монморанси не замечает ее беспрецедентного поведения; он все видел. Все понимал. Делал выводы. Как правило, он всегда молчал в ответ – и чем дольше он молчал, тем ярче Джоанна проявляла себя. Но это так и не стало поводом для того, чтобы отвлечься от работы. Чтобы вообще обратить на молодую женщину хоть сколько-нибудь более пристальное внимание. 

 

 Джордж снова спрятал фотографию в книгу. Поднялся с кровати – и поставил «Конструкцию фотонных двигателей» на место.

 Затем подошел к компьютеру. Вбил пароль.  Внес в систему все, что было нужно.

 Ну, вот и все – ему снова пора работать.

 

      Да, Монморанси буквально рвался обратно в мастерскую. Да, работа помогала ему справиться с ситуацией. Да, это было смыслом его жизни. И да, ему было чертовски тяжело. Но он не дурак,  и уж тем более не сумасшедший.